Funktion One на Олимпиаде. Это был уникальный шанс, и мы не могли им не воспользоваться!

www.funktion-one.ru

Уже в начале этого года состоялось много событий, значимых для нашей отрасли. Особенно отметим зимние Олимпийские игры и выставку ProLight + Sound 2014, которые стали темой этого номера «Шоу-Мастера». Именно на выставке Тони Эндрюс, знаменитый конструктор и производитель акустических систем высочайшего качества побеседовал с Дмитрием Радченко, который, будучи главным редактором журнала Install Pro, уже имел честь печатать интервью с гуру звука.

Дмитрий Радченко: Скажите, это вы инсталлировали систему звукоусиления на ледовой арене?

Тони Эндрюс.: Да.

Д. Р.: Я заметил, что интеграторы в Сочи не слишком хорошо разбирались в звуке. На некоторых аренах было инсталлировано оборудование Reinkus Heinz, на других – Bosch. Поэтому я был так удивлен, узнав, что где-то установили Funktion One. Как вам удалось получить доступ к этим проектам?

Т. Э.: Это случилось благодаря Андрею Кременчугскому. У него есть деловые контакты. И он хорошо разбирается в звуке. Вообще, он отличный парень.

Д. Р.: Согласен! Я знаком с ним много лет.

Т. Э.: Да. Он – мой друг. Довольно близкий. У них с подрядчиками, с которыми работали раньше, было полное взаимопонимание. Вот таким образом мы получили эти заказы.

Д. Р.: Вы участвовали в прединсталляционной работе? Я имею в виду измерения, проектирование системы, моделирование?

Т. Э.: Да, мы этим занимались. На самом деле участие в этом проекте стимулировало наши инженерные разработки. Я имею в виду наши новые большие рупорные системы. Участвуя в инсталляционных проектах, мы основываемся на геометрическом подходе. Потому что при озвучивании какого-то пространства очень важно, чтобы звуковые волны были синхронизированы во времени.

Если вы размещаете громкоговорители так, что они на разном расстоянии от слушателя, то возникают проблемы. Поэтому мы всегда уделяем очень много внимания геометрии. Как вы знаете, мы разработали крупногабаритные рупорные системы, которые обеспечивают хороший контроль диаграммы направленности. Поэтому задача сводится главным образом к тому, чтобы правильно разместить их и направить на зоны слушателей. Это мы и сделали в Сочи.

Д. Р.: То есть вы не озвучивали само ледовое покрытие, а только трибуны?

Т. Э.: В общем, да. Хотя небольшая система для озвучивания льда тоже присутствовала. Таково было пожелание заказчика – сконцентрировать звук на трибунах.

Д. Р.: Эти рупора были разработаны специально под этот проект?

Т. Э.: Мы размышляли над такого рода системами и раньше и проводили кое-какие эксперименты в этой области. И когда возник проект, нам стало ясно, что это именно то, что нужно. То есть можно сказать, этот проект помог нам завершить разработку продукта. Мы подобрали подходящий влагостойкий материал (для волноводов), качественный и легкий, потому что речь шла о больших рупорах. Вы видели — на нашем выставочном стенде висит пара таких устройств?

Д. Р.: Да.

Т. Э.: Материал для таких больших рупоров должен быть жестким и прочным, но вместе с тем и легким. Поэтому нам пришлось использовать специальный ячеистый (honeycomb) материал.

Д. Р.: Вы упомянули про влагостойкость. Разве это проблема на ледовых аренах?

Т. Э.: Там иногда бывает повышенная влажность. Но дело в том, что мы использовали те же самые устройства на другом объекте, в горах.

Д. Р.: Вы же инсталлировали вторую систему в горном кластере… Верно?

Т. Э.: Да. На самом деле этот проект представил нам уникальную возможность, которой мы воспользовались. Это не было простым делом. Точнее, оно оказалось совсем не простым. Как бы то ни было, когда такая возможность появилась, мы решили взяться за это. За шесть недель до момента отправки (дня отгрузки с завода — прим. А. Кременчугского), примерно год тому назад, когда было открытие трассы в ноябре, заказчики сказали, что хотят иметь низкочастотную секцию, чтобы получить полноценную музыкальную систему. Возникает вопрос: как обеспечить бас на склоне горы с протяженностью трассы два километра?

Д. Р.: Два километра?

Т. Э.: От подножья до вершины… Впрочем, сейчас я уже не помню точно… Зрительские места располагались в специальных зонах, а не просто собраны в одном месте. Поэтому мы рассуждали так: если мы будем использовать большие рупора, то это позволит нам сконцентрировать звук только в определенной зоне. так что кластеры не будут мешать друг другу. Потому что в противном случае неминуемо страдает разборчивость. Это все к тому же вопросу о синхронизации. И согласовании прихода сигналов по времени.

Когда же меня спросили, что мы будем делать с басом, я почти в шутку ответил, что мы сделаем огромный басовый рупор, который будет обеспечивать направленное излучение от подножия по склону горы. После этого разговора в течение 2,5-3 лет ничего не происходило, но потом, за шесть недель до поставки, нам вдруг сказали: «Да, мы хотим этот рупор». Однако его еще не существовало даже на бумаге! Мы спроектировали, изготовили и доставили его примерно за шесть недель. В результате себестоимость продукта (с учетом стоимости доставки) оказалась выше, чем его цена для заказчика. Однако это был шанс, и мы смотрели на это именно с такой точки зрения.

Д. Р.: Вы посещали Сочи во время Игр?

Т. Э.: Мы ездили туда на инсталляцию басового рупора. Мы были там в то время, когда еще шла стройка. Это была самая странная стройка из всех, которые мне доводилось видеть когда-либо. ϑ Она простиралась от вершин гор до моря. Строящаяся железная дорога и все остальное, вереницы грузовиков, тучи пыли. Повсюду что-то разбросано… Это было нечто! (Oh God man!) Пожалуй, я лучше больше не буду об этом говорить. )

Д. Р.: Значит, на объекте в горном кластере все акустические системы установлены у подножья и направлены вверх?

Т. Э.: Не совсем так. Трасса, занимает весь по склон горы, но зрители должны были находиться только в определенных местах. Поэтому мы должны были установить на склоне несколько кластеров, каждый из которых работал бы на конкретную зрительскую зону, не мешая при этом озвучиванию в других зонах. Когда мы обсуждали басовую составляющую, то я думал о том, что если мы установим сабвуферы возле каждого из кластеров, то это приведет к хаотическому звучанию. Поэтому мы и сделали этот басовый рупор. Кстати, у меня всегда было желание сделать это. Шанс представился, и мы сделали. Конечно, его звук не доходит до самого верха, но его вполне достаточно для озвучивания зрительских зон, так что система может полноценно работать в музыкальном режиме.

Д. Р.: Вы использовали какую-то обработку сигналов?

Т. Э.: Только кроссовер и задержку. Мы стараемся по возможности не пользоваться эквалайзерами, потому-что они крадут у системы динамику (headroom). И вносят в сигнал фазовые сдвиги. Сегодня многие системы построены на том, что коробка (громкоговоритель — прим. А. Кременчугского) набивается как попало, а потом на эквалайзере делается нечто (показывает руками), и это называют звуковой системой. И сколько звукоинженеров по всему миру использует компрессор чуть ли не на каждой линейке пульта? Зачем? Чтобы в результате получить крошечный диапазон и пытаться в него втиснуть весь звук, динамика которого была украдена еще прежде, чем они к этому приступят. Это глупость, если говорить начистоту.

Д. Р.: Я вспоминаю Вашу лекцию в Москве лет 6 назад. Вы там говорили о компрессии. Вы показывали ужасную фотографию концертного микшерного пульта, на котором все фейдеры в одинаковом положении, сильно «накручен» эквалайзер и все сигналы идут через компрессор…

Т. Э.: Да, помню. Тот звукоинженер полностью вырезал мидбас на всех линейках. Естественный звук, приходящий от источника, подвергается воздействию эквалайзера и на выходе получается полный отстой. Я просто не мог поверить в то, что этот парень делает такое. На самом деле качество звука сегодня настолько плохое, что это уже изрядно испортило слуховое восприятие слушателей. Это же можно сказать и про большинство звукоинженеров. Потому что ты становишься тем, что ты используешь. Сегодня они все работают на системах, у которых очень много верхней середины, т.е. того звукового материала, к которому человеческое ухо особенно восприимчиво, и малоразборчивый бас. Если перенести это в цветовую гамму, то получится, что мы видим в основном синюю и красную часть спектра, а оранжевый, желтый, зеленый цвета отсутствуют. Я думаю, что тогда я говорил об этом. И это то, что я слышу на записях с современным продакшном.

Я хотел найти новые демо-треки для выставки, возможно, кого-то из новых групп. Я послушал их треки и понял, что не могу их включать. некоторые из них настолько плохи – и мы говорим о громких именах, в распоряжении которых любые бюджеты – что возникает вопрос: как им удается сделать такую плохо звучащую музыку? Это в значительноймере связано с использованием «цифры». Одно из моих последних открытий в этой области случилось совсем недавно. Последние шесть недель мы уделяли много внимания изучению различных цифровых протоколов и их использованию для передачи сигналов. И обнаружили, что стандартный протокол AES портит звук. Звучание было лучше при конвертации сигнала и использовании аналоговых входов контроллера, чем при работе с AES. Это последнее, что мне удалось для себя уяснить. Я не мог поверить своим ушам, насколько плохо звучал AES. Это должно быть связано с часами (clocking).

Д. Р.: Я работаю сейчас в Panasonic и занимаюсь проекторами. там похожая ситуация с источниками света. Сейчас все производители пытаются отойти от ламп и заменить их на светодиоды. Однако светодиоды имеют совершенно другой спектр, гораздо уже. Так что они не годятся для передачи естественного цвета. Когда я пытаюсь обсуждать это с производителем, то слышу в ответ: «Людям это нравится. Просто не надо их сравнивать с лампами. Это надежный источник света. Молодежи это нравится». 10 лет назад качество было выше. То же самое,что и в звуке.

Т. Э.: Да, мир деградирует. Знаете, звук – это искусство. Наполовину — наука, а наполовину – искусство. Чтобы им заниматься, требуется определенная научная база. Но необходимо художественное понимание того, что хочет сделать музыкант. Как сделать так, чтобы люди получали удовольствие. Ты должен это чувствовать. Так что я не знаю, откуда это взялось… Это комплексное явление. Меня это не радует. Мы придерживаемся старых принципов. До тех пор, пока кто-то не покажет мне что-то получше. До сих пор этого не произошло. Я открыт для дискуссии, но почему-то желающих не находится. Мне никто не возражает.

Д. Р.: Полностью согласен. Эти источники требуют много математики. И так мало инженеров, которые понимают, как эта математика работает. Когда мы стараемся улучшить цвет, то теряем яркость. Улучшая яркость, мы ухудшаем контрастность. Что в звуке, что в свете – сейчас происходит одно и то же. Одно расстройство. Пожалуйста, оставьте лампы. Пожалуйста, оставьте точечный источник!

Т. Э.: Ну, в случае со светодиодами мы по крайней мере говорим о высокой эффективности с точки зрения энергозатрат. Однако существующие системы звукоусиления ужасно неэффективны.

Д. Р.: Неэффективны?

Т. Э.: Ну да. Они эффективны в области верхней середины. Все остальное – бардак. Именно поэтому верхняя середина так выпячивается. Их звучание кажется мне слишком резким. Но люди этого не слышат. Взять хотя бы формат mp3. Многие люди распродали свои виниловые коллекции и полностью перешли на mp3. Мне хочется их спросить: «Вы с ума что ли посходили? Понимаете ли вы, что даже компакт-диск, который, между нами говоря, не обеспечивает достаточную точность для человеческого уха, обеспечивает в 5 раз больше информации, чем самый лучший mp3? В аналоговой форме информация практически не ограничена. Именно мелкие детали обеспечивают разницу между плоским, сухим звучанием и богатым, насыщенным. Это человеческий фактор… Не знаю, куда все это нас ведет. Не знаю… Я пытаюсь делать все, что в моих силах, чтобы сказать им: «Подождите, остановитесь!»

Это дорога назад. И цифра имеет к этому прямое отношение. Споры насчет аналога и цифры в мире отнюдь не утихли. По-прежнему есть люди, которые играют только с винила. Почему это так? Если цифра настолько хороша, почему столько людей не хотят с ней иметь дело? Я думаю, что это связано с временными характеристиками. Как известно, любые манипуляции с цифрой занимают время, в то время как с аналоговым сигналом все происходит мгновенно. Наш слух очень чувствителен к временным характеристикам сигнала.

Наш слух имеет разрешение 15-20 миллионных долей секунды. Благодаря этому если что-то происходит слева, то мы знаем, что это не справа. Мы мгновенно понимаем это. Это показывает, как быстро мозг работает со звуковыми сигналами. Он замечает разницу прихода сигналов в каждое из ушей. И если говорить о цифрах, то он различает запаздывание в 15-20 миллионных долей секунды. В цифре есть множество разных нюансов, каждый из которых должен быть правильно учтен, по сравнению с аналогом.

Цифра может быть очень качественной, но только в том случае, если каждый ее аспект тщательно проработан. Я знаю, что люди много говорят о том, как это должно быть сделано. Но многие ли на самом деле слушают сравнительное тестирование, например, между Dante и AES? Мы это сделали. И не могли поверить, насколько плох оказался сигнал AES. А это, между прочим, общепринятый мировой стандарт. Полная хрень, если честно. Ну вот, теперь меня признают виновным еще в одной ереси. За то, что я сказал чистую правду. Если ты говоришь правду, то будешь за это наказан.

Д. Р.: Мне кажется, что не все так уж плохо. Все-таки есть люди, которые понимают. Все еще есть. И они все еще могут сказать другим: пожалуйста, остановитесь. После той Вашей лекции я вернулся к себе в офис и начал всем говорить: перестаньте слушать mp3.

Т. Э.: Это приводит к нарушениям человеческого слухового восприятия.

Д. Р.: Да. Однажды мы перестанем говорить по-человечески. Мы будем звучать, как пчелы. Из-за компрессии. Все больше и больше компрессии. Настоящее сумасшествие.

Т. Э.: Именно так.

Д. Р.: Как насчет будущих проектов в России?

Т. Э.: Я был бы совсем не против. Мне нравится работать в России. У России есть свои проблемы, но мне нравятся люди. На самом деле нравятся. Они вполне разумны. Они, как бы это сказать, настоящие стоики. Очень сильные люди. Им пришлось многое пережить. Это факт.

Д. Р.: Спасибо!

Продолжает тему инсталляции оборудования Funktion One в Сочи Андрей Кременчугский, представитель этого бренда в России.

Шоу-Мастер: Андрей, Тони сказал, что контракты на инсталляцию акустики F1 получил ты. Расскажи, как тебе это удалось?

Андрей Кременчугский: За то время, пока мы занимаемся звуковыми инсталляциями (с 1996 г., когда мы еще были сотрудниками MediaMatrix Центра, созданного на базе компании «Петрошоп»), нам довелось работать на достаточно большом количестве спортивных объектов. Это были самые различные сооружения от универсальных спортивных комплексов и бассейнов до ледовых арен и стадионов. Пожалуй, самым крупным нашим объектом стал футбольный стадион «Локомотив» в Москве в 2001-2002 годах. Любопытно, что спустя 12 лет та система продолжает функционировать, а мы продолжаем помогать стадиону в ее эксплуатации и сервисе. Именно там мы познакомились и начали сотрудничать с компанией-интегратором, которая в дальнейшем стала нашим многолетним партнером.

Впрочем, правильней сказать, мы познакомились с группой людей, которая с тех пор так же, как и мы сами, прошла через ряд организационных трансформаций. Однако наши рабочие связи сохранились, что лишний раз подтверждает общеизвестную истину, что в нашей индустрии связи между людьми гораздо важней связей между компаниями. Поэтому, когда эти люди оказались вовлечены в олимпийские проекты, они предложили нам заняться несколькими системами на их объектах.

Ш-М: На каких объектах вы ставили оборудование?

А.К.: Мы работали на двух объектах: Большой Ледовой арене, получившей в конечном итоге имя «Ледовый дворец «Большой», и санно-бобслейной трассе. Ледовая арена строилась в Прибрежном кластере. а трасса – в Горном. Так что нам не пришлось жаловаться на однообразие условий. Как следовало ожидать, основные монтажные работы у моря мы проводили в июне и июле, а в горах – осенью и в начале зимы.

Во время работ на арене стояла конкретная жара. Выпивая на улице стакан воды, ты через 5 секунд чувствовал, как твоя одежда стала на 200 грамм тяжелей. Зато в горах был другой прикол. Пока солнце стояло над пиками, можно было работать в одной футболке, однако стоило ему скрыться из виду, как через 5 минут надо было уже надевать зимние куртки.

Ш-М: Ты сказал, что вы делали несколько систем. Какие именно?

А.К.: Мы делали 3 системы на ледовой арене и две на СБТ. В «Большом» мы инсталлировали систему звукоусиления главной и тренировочной арен, мультимедийную систему зала пресс-конференций и систему формирования сигнала интершум (фоновый звук арены) для телевидения. Последнюю систему нам дали в «нагрузку»)). На трассе мы делали систему озвучивания, а также систему конференц-зала. Предполагалось, что она тоже будет использоваться для пресс-конференций. Так, впрочем, и было во время тестовых соревнований. Однако на Играх пресс-центр перенесли в другое место, а система использовалась для рабочих встреч, как обычный конференц-зал.

Ш-М: Что-то разрабатывали специально для этих проектов?

А.К.: Можно сказать, да. На обоих проектах в качестве основных громкоговорителей мы использовали крупногабаритные широкополосные рупорные системы MST10. Нельзя сказать, что Funktion One разработали их специально для наших проектов. Однако сочинские инсталляции были первыми для этих систем. По сути, когда мы только начинали работать над проектами, эти громкоговорители существовали только в форме прототипов. Уже в ходе работы над проектом они претерпели кардинальные изменения, в том числе и не без нашего участия. После завершения работы над первым вариантом системы я летал в Англию на прослушивание и измерения.

Система звучала хорошо уже тогда, но в ходе тестирования были выявлены кое-какие недостатки. И как это часто бывает у Тони Эндрюса, исправление деталей привело к радикальным переменам. Он заменил 8'' динамик в СЧ секции на 10'', а вслед за тем и ВЧ-драйвер. Он нашел новый композитный материал для корпуса, изготовление которого потребовало использования принципиально иной технологии: новые рупора отливаются целиком в специальной форме. Рамы для подвеса кластеров проектировались индивидуально. Кстати, изготавливались они по чертежам англичан, но у нас в стране, в Саратове. Это был вклад в проект нашего старого знакомого и партнера Саши Алькаева.

Ш-М: Когда вы приступили к работе?

А.К.: Первые чертежи ледовой арены оказались в моем компьютере еще весной или летом в 2009 году, кажется. Впрочем, запрягали долго, так что к активному проектированию мы приступили только в начале 2010-го. За утверждаемой стадией проекта и массой согласований, экспертиз, проверок и бесконечного устранения замечаний, последовала стадия выполнения рабочей документации. Потом снова согласования, экспертизы, решение вопросов со смежниками и все прочие прелести. В конце концов проектирование было завершено (т.е. это я тогда так думал), контракт заключен, оборудование заказано. Сама инсталляция на ледовой арене началась в июне 2012 года.

Где-то посередине этого процесса добавилась и санно-бобслейная трасса, на которой повторилось все то же самое. Ее мы начали инсталлировать в сентябре того же года.

Ш-М: Проект менялся/уточнялся в процессе работы?

А.К.: Да, и не раз. Некоторые изменения носили вынужденный характер. Другие становились результатом получения новой информации. Например, изначально мы планировали использовать цифровой протокол Cobranet на обоих объектах. Однако уже в ходе работы я узнал о тогда еще довольно новом протоколе Dante, который уже был подхвачен рядом производителей. В том числе появились процессоры и интерфейсы, поддерживающие этот формат в линейке MediaMatrix – технологии, которую мы предпочитаем использовать в наших проектах. Нам советовали применить Dante, поскольку он обладает предпочтительными звуковыми характеристиками, прежде всего, существенно меньшей аппаратной задержкой. В результате мы изменили проект и использовали Dante на бобслейной трассе.

Ш-М: Все ли удалось сделать заранее, по плану?

А.К.: Реальная ситуация на олимпийских стройках была такова, что о серьезном планировании не могло идти и речи. пожалуй, нам более-менее удавалось выдерживать намеченные планы на первых этапах инсталляции на обоих объектах. Хотя и там случались организационные накладки. Однако когда наступило время тестовых соревнований, а значительная часть работ еще не была завершена, главным образом по причине отсутствия строительной готовности, и без того не слишком «томный вечер» вовсе перестал казаться таковым.

Были и наши просчеты. Например, не имея опыта заказа на серьезные металлические конструкции, каковыми являлись мачты и платформа для акустических систем на СБТ, мы доверились оптимистичным прогнозам завода — изготовителя этих конструкций, и это едва не обернулось для нас серьезной проблемой. К счастью, саму работу металлисты выполнили хорошо.

Ш-М: При инсталляции какие-либо нестандартные технологические решения вы применяли?

А.К.: Одно из таких решений, пожалуй, самое радикальное, на обложке этого журнала. Настоящий басовый рупор размером 4,5 х 3 х 2,5 м! Тот самый случай, когда можно сказать: сбылась мечта идиота. Мне очень давно хотелось услышать такое устройство. Вероятно, с тех самых пор, когда я впервые увидел фотографию знаменитого детища Community – Левиафана. Поэтому, когда Тони высказал эту идею во время одной из наших многочисленных ночных бесед по скайпу, я сразу решил, что сделаю все от меня зависящее, чтобы она воплотилась в жизнь.

Задача на самом деле оказалась очень непростой. К тому же мы оказались в цейтноте, который, как я понимаю теперь, был создан искусственно по нашей российской традиции. В результате это стоило нам немало нервов и даже денег, потому что доставку из Европы в Москву пришлось осуществлять самолетом. К счастью, Тони запроектировал его не цельным, а состоящим из 6 частей, но даже при таком раскладе он куда-то не проходил по своим габаритам в грузовом терминале Хитроу и Гэтвика, так что его пришлось вначале везти до Амстердама и там грузить в самолет. Однако конечный результат того стоил! Не говоря уже о звуковом давлении, позволившем в первый же вечер обнаружить все плохо затянутые болты на каркасе козырька трассы в нижней половине желоба, само звучание баса было необычно «округлым» и мягким. Судя по измерениям, использование рупора добавляет 10-12 дБ практически во всем рабочем диапазоне 30-200 Гц. Фактически 10-кратный выигрыш по мощности!

Ш-М: Были ли нештатные ситуации? Как их удалось разрешить?

А.К.: Такие проекты – это одна большая нештатная ситуация! )) Это, конечно, некоторое преувеличение. Однако когда ты регулярно в течение пары месяцев приезжаешь на работу, не будучи на сто процентов уверенным, что у тебя будет возможность ее выполнить в силу каких-то непредвиденных обстоятельств самой разной природы, то такие мысли невольно приходят в голову.

Ситуаций было много всяких. Например, мне никак не забыть ступор, в который мы впали, когда сварщик волокна на СБТ заявил, что он скоммутировал все 12 симплексных портов на оптическом кроссе и при этом не осталось ни одной свободной волоконной жилы в приходящих кабелях. Я в компании еще нескольких инженеров мучительно пытался понять, как ему это удалось, если линии могли быть проложены только 4- или 8-парными кабелями, количество волокон в которых составляло 8 и 16 соответственно. В конце концов удалось установить, что он подключил к нашему кроссу некий 6-парный кабель, про который никто с уверенностью не смог сказать, к какой именно из трех десятков слаботочных систем он относится.

На ледовой арене больше всего у нас было развлечений с электрикой. Не то чтоб она плохо работала, однако некоторые технические решения приводили меня в замешательство, не скрою. Самым ярким впечатлением стало знакомство с щитом электропитания в аппаратной конференц-зала. Для помещения площадью 8 кв. м это было поистине монументальное сооружение, занимавшее на стене две трети пространства от пола до потолка. И это сооружение содержало десятки автоматов разного вида и номинала, так что я даже не рискнул пытаться разобраться в устрашающего вида схеме, висевшей рядом, испещренной таинственными символами и аббревиатурами.

Очень скоро выяснилось, что туда было сведено электропитание даже не всего зала, а целого огромного пресс-центра, включая розетки машин, в которых продавалась кока-кола, и свет в санузлах и бог знает что еще. Я попросил показать, какие именно автоматы отвечают за работу вверенного нам аудио- и видеооборудования в соответствии с техническим заданием, выданным примерно за год до описываемых событий, старший электрик показал на линию, от которой была запитана пара бытовых розеток на стене аппаратной.

Когда же я заметил, что это не самый удачный способ запитать двухметровый шкаф, набитый оборудованием, кучу активных устройств на столе оператора, а также пару видеостен Barco и столько же больших плазменных панелей Panasonic в зале, он только недоуменно пожал плечами. Боюсь, что паре людей, имевших непосредственное отношение к этому делу, пришлось от меня в тот день выслушать много чего о себе.)) Результатом стало появление на стене аппаратной скромного шкафчика, с большим трудом втиснутого между этим монстром и шкафом управления кондиционерами, который, конечно же, тоже был там. Впрочем, мне так и не удалось понять, почему огромный щит, к которому должен иметь доступ любой дежурный электрик, был установлен именно в том помещении, где находилось больше всего чувствительного дорогостоящего и в некоторых случаях легко выносимого оборудования…

Ш-М: Кто работал во время Игр на вашей технике?

А.К.: Непосредственно за пультом на обоих объектах сидели англичане. Впрочем, на ледовой арене одним из «англичан» оказался наш бывший соотечественник, с которым мы пересекались на одном объекте еще тогда, когда он жил в Москве.

Что касается местной службы эксплуатации, то на СБТ вообще не было ни одного специалиста, знакомого с профессиональным аудиооборудованием. На ледовую арену им удалось найти молодого парня с опытом работы звукорежиссера в студии и на живых концертах, и это было большим облегчением.

А мы мы обеспечивали техническую поддержку во время тестовых соревнований и самих Игр на обоих объектах.

Ш-М: Вы довольны тем, что получилось?

А.К.: Я предпочитаю, чтобы нашу работу оценивали другие. Ребята, работавшие во время Игр на «бобслейке», говорили, что после того, как все закончилось, американка, руководившая объектом во время Олимпиады (т.н. venue manager), в порыве чувств всех обняла и расцеловала и рассыпалась в благодарностях. Лично мне больше всего удовольствия доставили слова благодарности и высокая оценка системы на Ледовой арене нашего замечательного звукорежиссера Димы Сухина после мероприятия под названием «Год до Олимпиады».

Он работал там с живым симфоническим оркестром, располагавшимся внизу, непосредственно у льда на месте съемной части трибуны. Он работал там с живым симфоническим оркестром, располагавшимся внизу. непосредственно у льда (съемная часть трибуны была убрана). Помнится, меня сильно удивило и порадовало, что он предпочел работать на аналоговой консоли Midas, которую мы по такому случаю специально вынесли из аппаратной на трибуну (на официальной части и для фонограмм использовалась цифровая Yamaha), и не стал пользоваться никакой динамической обработкой, по-моему, даже для вокала. К сожалению, такая манера работы за концертным пультом стала большой редкостью сегодня…

Пожалуй, самым приятным для меня стала работа нашей инсталляционной команды. Несмотря на, мягко говоря, не самые комфортные условия работы, иногда совершенно немыслимый рабочий график и в целом довольно нервозную обстановку, практически все парни отлично справлялись со своей работой. У нас, к сожалению, нет общей фотографии, потому что на протяжении полутора лет, на которые растянулась работа, мы, разумеется, проводили ротацию бригады и ни разу не собирались там все вместе, а кто-то, оставаясь в Москве, решал важные задачи «в тылу».

Однако я чувствую себя обязанным по крайней мере упомянуть здесь всех: Артем, Артур, Валера, Веталь, Влад, Дима, Миша, Юра. Всем им – огромное спасибо! Отдельной благодарности заслуживает наш инженер Андрюха Агапов, в узких кругах, а теперь также в окрестностях Адлера и Красной Поляны более известный как «Репа». Он не только выполнил совершенно сумасшедший объем коммутационной работы, но даже умудрился в промежутке дать телеинтервью, которое показали по одному из федеральных каналов, уж не помню какому. Ну и, конечно, ничего бы этого не случилось без двух моих старых партнеров по совместной работе и бизнесу – Ильи Плотникова и Андрея Снегирева, с которыми я вместе уже больше 15 лет. Вклад каждого из них в успех обоих проектов был огромен.